| |||
| . |
|
{Вторая война с Турцией}
перекинулось внутрь крепости. Русская артиллерия открыла огонь вдоль улиц. Айдозле-Мехмед-паша допустил ряд серьезных ошибок - он не использовал для вылазок своей кавалерии, пассивно сопротивлялся высадке русского десанта, отбитие атак велось без плана и в беспорядке. Хан буджакских татар Каплан-гирей*, победитель принца Кобургского под Журжей, сделал отчаянную попытку вырвать Измаил из рук русских. Во главе 3-х тысячного отборного отряда он напал на черноморских казаков**, входивших в состав отряда де Рибаса, порубил их и прорвался вглубь русского расположения. Подоспевшие егеря и гренадеры заткнули прорыв, отряд Каплан-гирея был окружен и уничтожен. К 11 часам судьба крепости была решена, оборона ее вскоре стала очаговой. В одном из "ханов"- больших каменных зданий, служивших гостиницами - запершаяся тысяча турок отказалась сдаться и была перерезана фанагорийскими гренадерами до последнего человека. Среди погибших нашли Айдозле-Мехмед-пашу, на теле которого насчитали 16 штыковых ран. Общее смятение увеличивали несколько тысяч лошадей, вырвавшихся из конюшен и в бешенстве носившихся по улицам. В сумерки сопротивление было окончательно сломлено. "Гордый Измаил у ног вашего величества"- так донес Суворов Екатерине о результате приступа. ------------------------------------- *Буджакские татары кочевали по берегу Черного моря между Днестром и устьем Дуная. **Черноморское казачество было сформировано из запорожских казаков после упразднения Запорожской Сечи в 1775 году. Им были предоставлены обширные незаселенные степи по побережью Черного моря. Но когда стало ясно, что здесь границы России куда лучше охраняются Черноморским флотом, основная масса черноморских казаков была переселена на Кубань, где положила начало кубанскому казачеству. ------------------------------- Турки потеряли 26 тысяч убитыми и 9 тысяч было взято в плен. Лишь один человек ушел из крепости. Легко раненый, он свалился в Дунай, уцепился за проплывавшее бревно и достиг противоположного берега. Он и принес весть о судьбе Измаила. Султан приказал отрубить голову главнокомандующему, великому визирю, стоявшему в бездействии у Рущука во время штурма Измаила. Суворов доложил, что его войска потеряли 5 тысяч человек, но это, без сомнения, преуменьшено. Ведь из 650 офицеров было убито или ранено 400. Быть может, он докладывал о потерях только регулярных войск, не считая казаков? Обычно указывается, что русские потеряли 4 тысячи убитыми и 6 тысяч ранеными. После штурма Измаил был превращен в огромный лазарет. Впрочем, 2/3 раненых скончалось из-за недостатка лекарств и невежества врачей. Два опытных хирурга - Масси и Лоссиман - были в это время в Бендерах, так как у Потемкина болела нога, и прибыли через два дня после штурма. Погибших русских солдат выносили из Измаила для погребения. Турок было приказано бросать в Дунай. Измаил отдан на трехдневный грабеж войскам. В грабеже принимали участие и генералы, один Суворов оставался в стороне. "Он с нами во всем, кроме добычи" - так с уважением говорили о нем солдаты. Когда он покидал Измаил, офицеры уговаривали его взять хотя бы жеребца из захваченных табунов, но полководец ответил: "Донской конь привез меня, на нем же и уеду я отсюда, - и, помолчав, добавил, - Я и без того буду награжден государыней превыше заслуг"! Он не сомневался, что теперь его не минует заветный фельдмаршальский жезл. Суворов был уверен, что теперь Потемкин примет его как равного. Но тому это и в голову не пришло. Когда прибыл Суворов, Потемкин радушно выбежал ему навстречу на лестницу и воскликнул: "И чем только могу я наградить вас за ваши бесценные заслуги, дорогой Александр Васильевич!? - Ничем, князь, - раздражительно ответил Суворов,- Я не купец и не торговаться сюда приехал. Кроме бога и государыни, никто меня наградить не может". Потемкин обомлел, такого тона он никак не ожидал. Повернувшись, он вернулся в покои. Суворов последовал за ним и сухо отдал рапорт. Оба не находили слов, не знали, что сказать. Наконец, Суворов откланялся и вышел. Пять минут независимого поведения дорого обошлись Суворову. Войска получили щедрые награды, но на его долю пришлось только производство в подполковники Преображенского полка. Жаловиться было не на что - сама Екатерина числилась здесь полковником. Но таких подполковников был уже десяток - Суворов стал одиннадцатым, и до конца своих дней он с горечью вспоминал "Измаильский стыд" - демонстративно малую награду за свой беспримерный подвиг [1]. Падение Измаила был повсеместно воспринято как окончание войны. Потемкин собрался в Петербург, праздновать победу и обсудить с Екатериной условия мира. Кого-то надо было оставить вместо себя командующим. Кандидатуры было две - Репнин и Суворов. Репнин сказал Потемкину: "Если назначить Суворова, он либо пойдет на Константинополь, либо погубит армию". Потемкин не хотел ни того, ни другого, оставил за себя Репнина и взял Суворова с собой в Петербург. Здесь Суворов убедился, что попал в немилость к Екатерине. Она почти не приглашала его в Эрмитаж, была молчалива и неприветлива, и наконец сказала: "Я пошлю вас, Александр Васильевич, в Финляндию". Суворов понял, что ему нет места на триумфе Потемкина. В тот же день он покинул Петербург и из Выборга прислал Екатерине короткую записку: "Жду повелений твоих, матушка". Повеление не замедлило прибыть - осмотреть границу и представить план ее укрепления после недавно закончившейся войны. Когда Суворов это сделал, ему было поручено проводить свои планы в жизнь. Потемкин даже помешал Суворову получить под команду финляндскую дивизию, заметив Екатерине: "Суворов надобен для большего". Работать приходилось в трудных условиях, нехватало строительных материалов, рабочих рук, везде царили расхлябанность и безответственность. Тем не менее строительство быстро продвигалось вперед. Особенно сильные укрепления были воздвигнуты при Роченсальме в противовес шведскому опорному пункту в Свеаборге. Суворов любил прогуливаться у укреплений и иронически-самодовольно приговаривал: "Знатная крепость... С одним взводом штурмом не взять!" Из Финляндии он с завистью следил за боевыми действиями других генералов. Молодой Черноморский флот во главе с адмиралом Ушаковым завоевал господство на море, одержав в ходе войны победы при Фидониси, Керчи, Тендре и Калиакрии. На суше Репнин при Мачине разбил турок, было заключено перемирие и Потемкин возглавил переговоры о мире. Вскоре он тяжело заболел малярией. Ясский мир был заключен уже после его смерти. Турция признала присоединение к России Крыма и Черноморского побережья до Днестра. Это было далеко до целей грандиозного "Греческого проекта", но Турция просчиталась еще больше. Каменский, как старший из русских генералов, рассматривал себя как преемника Потемкина, но Екатерина, по предсмертным письмам последнего назначила Каховского. Оскорбленный Каменский вышел в отставку. Суворов по-прежнему искал себе нового бранного поприща. Когда в 1792 году начались военные действия в Польше, он обратился к Екатерине с настойчивым требованием послать его туда, но императрица холодно ответила, что там не требуется его присутствия. Вскоре, однако, Суворов понадобился. Отношения с Турцией вновь обострились, Россия и Турция оказались на грани войны, и Суворов в ноябре 1792 года был назначен командующим екатеринославской дивизии. Имя Суворова было уже овеяно такой славой, его прибытие произвело такое впечатление, что угроза войны отступила. Но для самого Суворова это назначение обернулось крупной служебной неприятностью. Принявшись за строительство крепостей и не располагая денежными средствами, от выдал подрядчикам векселя. Когда они были предъявлены к оплате в Петербурге, казначейство запротестовало - казна пуста, а тут с юга льется поток векселей, выданных не в меру усердным командующим. Доводы чиновников показались уважительными, ибо конфликт был уже урегулирован, и Суворову было разъяснено, что политическое положение не требует подобной спешки и надо быть поэкономнее. Он вскипел, но желчный тон, как это всегда и бывает, привел к плохому результату. Именем императрицы ему было предписано заключать новые контракты только через казенную палату, а уже заключенные объявлялись расторгнутыми. У Суворова опустились руки: "Боже мой, в каких я подлостях, и князь Григорий Александрович (то есть Потемкин) так меня не унижал!" К тому же ему приходилось возместить из собственного кармана уже произведенные подрядчиками расходы на сумму в 100 тысяч рублей. Он распорядился продать свои поместья, но тут уже Екатерина, по своему ценившая и понимавшая Суворова, сочла, что дело зашло слишком далеко, и приказала отпустить из казны требуемую сумму. В эти годы Суворов несколько раз просил уволить его из русской армии волонтером в войска, сражавшиеся против революционной Франции. Поход прусского командующего герцога Брауншвейгского на Париж провалился. Старинный противник Суворова Дюмурье встретил его 20 сентября 1792 года при Вальми. Пруссаки не сомневались, что предстоит легкая карательная экспедиция, наподобие предпринятой пять лет назад для подавления революции в Голландии. Двинувшись в атаку, они вскоре увидели построившуюся в боевой порядок, полную энтузиазма французскую армию, готовую сражаться и победить. Все были потрясены, cолдаты стали сдерживать шаг, и, как писал полтора века спустя Ромен Роллан: "... и внутренний голос шептал старому миру - дальше тебе не пройти" [8]. Герцог Брауншвейгский скомандовал: "Стой"! Повторять команду не пришлось - войска уже стояли. Сражение свелось к артиллерийской перестрелке, во время которой новые французские пушки Грибоваля* показали свое явное превосходство над артиллерией прусской армии, в которой еще сохранялась фридриховская традиция рассматривать артиллерию как часть обоза, необходимую только для осадных операций. Через десять дней герцог Брауншвейгский повел свою армию обратно. -------------------------------------- *Во время Семилетней войны 1756 - 1763 французский генерал Грибоваль служил в австрийской армии и хорошо ознакомился с постановкой артиллерийского дела этой страны. Во Франции в первые годы правления Людовика XVI (1774 - 1792) была предпринята попытка провести ряд реформ. И если в области экономики все труды министров Тюрго и Неккера остались безуспешны, то реформу артиллерии Грибовалю удалось завершить. Было установлено, что вес ствола пушки должен в 150 раз превышать вес ядра, а само ядро быть в три раза тяжелее заряда, орудия снабжены более прочными и легкими лафетами, проведена стандартизация колес и осей. Новая артиллерия совмещала достаточную мощь огня с высокой подвижностью и в руках Наполеона показала себя орудием невиданной силы. ------------------------------- Дюмурье направился в Бельгию. Австрийцы вновь выстроили свой бесконечный кордон. Дюмурье же сконцентрировал свои главные силы в одном пункте - у Жемапа, обеспечил здесь трехкратное численное превосходство и, прорвав оборону противника, овладел страной. Лишь в следующем году друг и боевой товарищ Суворова, принц Кобургский, одержал 18 марта при Неервиндене победу над Дюмурье и теперь буквально прогрызал путь на Париж через три линии крепостей, которыми сто лет ранее Вобан прикрыл границы Франции. Здесь шла большая война, было где развернуться суворовскому гению. К тому же французская революция представлялась ему, как дворянину, ниспровержением всех человеческих и божеских законов, и с ней он готов был решительно бороться. Екатерина, конечно, отказала Суворову, хотя и дала надежду на скорую военную практику. Он не поверил - но обещание сбылось. |
| . |
|
ВТОРАЯ ПОЛЬСКАЯ ВОЙНА
Первый раздел Польши в 1772 году послужил для нее суровым предостережением. Шляхта, до того занимавшаяся только пирами да раздорами, поняла, что необходимо спасать государство. Началась разработка проектов реформ, улучшение образования, усиление армии, некоторое улучшение положения крестьян. В 1788 году, когда у России руки оказались связанными турецкой войной, был созван сейм. В результате четырехлетней неустанной работы он принял 3 мая 1791 года новую конституцию. Устанавливалась наследственность престола, горожане получали представительство в сейме, ликвидировалось liberum veto (право любого депутата в сейме приостановить принятие законопроекта). Все это были полумеры, но все же и они ограничивали русское влияние в стране. Едва лишь закончилась война с Турцией, как Екатерина послала русские войска в Польшу. За подходящим предлогом дело не стало - об этом просила (по настоянию Петербурга) созданная польскими магнатами Тарговицкая конфедерация. Поляки попробовали сопротивляться, но потерпели поражения в сражениях под Зеленцами и Дубенками. Принятая 3 мая 1791 конституция была отменена. Численность польской армии уменьшалась с 55 до 15 тысяч человек, в стране было размещено 18 тысяч русских солдат. Русский приоритет в польских делах был восстановлен. Прусский король, ожегшись в походе во Францию, потребовал в качестве платы за продолжение войны с нею нового раздела Польши. Поскольку Австрия завязла в войне с Францией, то она была отстранена от дележа. Россия получила большую часть Белоруссии и Правобережной Украины, Пруссия - Торн и Данциг. Для утверждения второго раздела Польши в 1793 был созван польский сейм. Здание, где проходили его заседания, было оцеплено русскими солдатами. Делегаты до поздней ночи сидели в полном молчании, не решаясь ни возражать, ни санкционировать раздел родины. Наконец, маршал сейма предложил принять молчание за знак единодушного согласия. Так "немое" заседание сейма узаконило новый раздел Польши. Второй раздел Польши прошел не так гладко, как первый. Революционная Франция яростно сражалась с войсками первой коалиции, ее пример вдохновлял поляков к сопротивлению. С другой стороны, как ни ограничены были реформы последних двадцати лет, и они не прошли даром. В Польше выросло новое поколение, укрепились патриотические настроения. В стране началась организация восстания. Ударной его силой должны были стать оказавшиеся не у дел, без куска хлеба, солдаты и офицеры распущенных польских войск. Их, правда, всячески пытались включить в состав своей армии и русские, и пруссаки, но поляки, привыкшие к легкой службе у себя на родине, с ужасом думали о практикуемой в обеих армиях беспощадной муштре, палочной дисциплине. Военное руководство восстанием было доверено незнатному шляхтичу Тадеушу Костюшке. Человек незаурядных дарований и выдающейся отваги, он получил хорошее военное образование в Польше, в открытом после 1772 года военном училище, и во Франции, куда был направлен как один из лучших учеников, участвовал в войне за независимость Америки, где дослужился до генеральского чина, и в 1792 году храбро, хоть и неудачно, руководил поляками в сражении под Дубенкой. Польская кавалерийская бригада Медалинского, которую просто продали в Россию, взбунтовалась и, совершив поход через всю Польшу, достигла Кракова, куда из-за границы прибыл Костюшко. Первое сражение с русскими войсками, возглавлявшимися Денисовым и Тормасовым, произошло под Рацлавицами. Необстрелянные польские солдаты стали уже отступать под натиском ветеранов турецких войн, но тут вперед бросились стоявшие во второй и в третьей шеренге косаньеры - крестьянские ополченцы, вооруженные косами, которыми они начали буквально косить русских солдат. Те растерялись, и даже знаменитый суворовский штык не устоял перед крестьянской косой. Но, конечно, повторить свой успех косаньерам ни разу не удалось. При известии о первой победе в Варшаве вспыхнуло восстание. Несколько тысяч русских войск было застигнуто врасплох и зарезано во время сна, уцелевшие ушли из Варшавы. Победило восстание и в Вильно. Таким образом, восстание проходило на территории Польши и Литвы, приобрело четкий национальный характер. Костюшко в Поланецком лагере выпустил универсал, объявлявший, что каждый крестьянин может переселяться куда хочет, если только сообщит комиссии своего воеводства, куда уезжает, и заплатит долги и налоги. Фактически Поланецкий универсал уничтожал крепостное право в Польше, но, в отличие от других декретов восставших, был даже опубликован с месячной задержкой. Конечно, шляхта саботировала его, и, надо признать, универсал даже не привлек большого внимания - страна для отмены крепостничества еще не созрела. Хотя много крестьян и вступило в армию Костюшки, ее численность не превышала 90 тысяч человек, не считая ополчения косаньеров, и это предрешало судьбу восстания. 60 тысяч русских солдат и 35 тысяч пруссаков вступили в Польшу. В Литве войска возглавлял Репнин, на Украине - вызванный из отставки Румянцев. Во главе прусской армии находился сам король Фридрих-Вильгельм II. Первое крупное сражение произошло при Щекоцинах. Сражались пруссаки, поддержанные русским корпусом Ферзена, всего 26 тысяч человек. Поляков было примерно столько же. Пруссаки, по своему обыкновению, в прославленном Фридрихом косом боевом порядке двинулись вперед и стали теснить поляков. Костюшко, воспользовавшись образовавшейся брешью между прусскими и русскими войсками, попробовал контратаковать, но его войска были отброшены русским резервом. Начались крики, что Костюшко убит, поляки обратились в бегство. Победители вступили в Краков и вскоре достигли Варшавы. Почти одновременно на противоположном, правом берегу Вислы войска Дерфельдена тоже имели удачное столкновение с польским корпусом Зайончека, для отступления которого оказалось достаточно артиллерийского обстрела. Дерфельден занял Люблин и двинулся на север, через Брест к Гродно. Однако Костюшко успел хорошо укрепить Варшаву, осада столицы Польши проходила безуспешно. В тылу осаждающих, в Познани, началось восстание, снабжение продовольствием было прервано. В конце концов осада была снята, пруссаки двинулись обратно на свою территорию, а Ферзен пошел вверх по Висле, ища место, удобное, чтобы переправиться и соединиться с продвигающимися из России войсками. В Литве Кнорринг пытался атаковать Вильно, но был отбит. Казалось, наступил перелом в ходе восстания, тем более что приближалась зима, во время которой поляки получали возможность привести в порядок и реорганизовать свои силы. Суворов поначалу не принимал участия в этой войне, если не считать поручения Румянцева обезоружить волновавшиеся польские части, включенные в состав русской армии. Неожиданно нагрянув 26 мая в Белую Церковь, он разоружил 8 тысяч поляков, собиравшихся пробиваться на родину. Что до самой войны, то Суворов понимал, что силы Костюшки не очень велики, и как-то заметил, что он бы там в 40 дней кончил - поразительно точное предсказание, его кампания в Польше продолжалась 70 дней, из которых он на 30 дней задержался в Бресте. Этой задержки заранее он предвидеть не мог. Румянцев знал, что в Петербурге к Суворову относятся неприязненно, что Екатерина все еще находится под впечатлением потемкинских отзывов о нем. Но вместе с тем он лучше кого-бы то ни было понимал, какую мощную силу представляет этот неуживчивый старый полководец. Решив добиться успеха любой ценой, он наконец 7 августа предписал Суворову выступить в Польшу. Суворов начал движение неделю спустя, взяв с собой 5-тысячный отряд, вел войска с обычной стремительностью, подчиняя себе встречавшиеся по пути русские отряды. Перед ним в Бресте находился 16-тысячный польский корпус Сераковского. Корпус был многочисленный, но чуть ли не на две трети состоял из косаньеров. Первое столкновение произошло 3 сентября у местечка Дивин, где русские кавалеристы перебили 300 польских всадников. 6 сентября у монастыря Крупчицы встретились главные силы. Поляки занимали сильную позицию, их правый фланг обеспечивало болото, и именно через него Суворов нанес главный удар. Атакованные с фланга, поляки отступили. Сераковский укрылся в Бресте и решил затем отойти к Варшаве. Узнав об предстоящем отходе от приехавшего из города еврея, Суворов решил не допустить этого. С 4-мя тысячами пехоты и таким же количеством всадников он переправился через Буг выше Бреста и двинулся к линии отступления поляков. Последние в количестве 10 тысяч пехоты и 3 тысяч конницы утром 8 сентября перешли Буг по мосту в Бресте, сожгли за собой мост и полагая себя в полной безопасности, пошли на запад, как вдруг пришло известие о приближении Суворова. Не растерявшись, поляки свернули ему навстречу. Обе армии выстроились между рекой и опушкой леса. Русская конница первой начала сражение, опрокинув польскую кавалерию. Разбившись на три отряда, поляки начали отходить. На опушке леса один отряд попытался оказать сопротивление, и был безжалостно изрублен. Главные силы поляков оказались вскоре прижатыми к заболоченной реке Цне. Дорога и мост были уже захвачены предусмотрительно высланными Суворовым егерями и казаками. Лишившись линии отступления, поляки были наголову разбиты. Правда, утверждение Суворова, что спаслось всего 130 человек, является, конечно, преувеличением. О состоявшемся позже сражении под Кобылкой он докладывал, что у противника не ушел ни один человек, в то время как сами поляки оценили свои потери в 1500 человек из 3500, участвовавших в сражении. Тем не менее не подлежит сомнению, что после Бреста корпус Сераковского прекратил свое существование. Отряд Суворова к этому временем вырос до 10-12 тысяч человек. Командуя в турецкую войну куда более крупными силами, он никогда не устраивал себе обстановки главнокомандующего. Теперь же он назвал себя командующим, назначил командиром своего отряда Павла Потемкина, а начальниками родов оружия - Буксгевдена (женатого на побочной дочери императрицы), Исленьева и Шевича. Но соседние генералы его не признавали, и когда он захотел усилиться некоторыми соседними отрядами и двинуться на Варшаву, ему никто не подчинился. "Брест и Канны подобие имеют, - с грустью писал Суворов, - время упущено". Пришлось остаться в Бресте. Но именно с сражения под Брестом началось крушение восстания. Костюшко, опасаясь соединения Суворова и Ферзена, с 13-тысячным войском выступил из Варшавы на юго-восток и стал продвигаться параллельно Ферзену по правому берегу Вислы. Ферзен выслал вперед отряд Денисова - Костюшко продвинул 3-тысячный авангард Понинского и сам двинулся за ним. Но тут Ферзен перешел через Вислу и успел призвать к себе обратно Денисова. Решающее сражение произошло 29 сентября при Мацеевицах. Понинский подойти не успел, и у Костюшки оказалось 10 тысяч солдат против 12 тысяч Ферзена. Направив Денисова в обход левого фланга поляков, Ферзен с главными силами двинулся на них с фронта. Дважды русские солдаты атаковали укрепленные позиции - и дважды откатывались назад. Однако во время третьей атаки укрепления были взяты. Поляки несколько отошли и вновь попытались оказать сопротивление, но подошедший Денисов атаковал их с фланга, что и решило исход сражения. Костюшко, во главе своей конницы пытавшийся прикрыть отход, получил два сабельных удара и без сомнения погиб бы, если бы казаки не опознали его и не взяли в плен. Успех сражения под Мацеевицами обеспечивал левый фланг Суворова, который ранее он не мог прикрыть из-за недостатка сил. К тому же у него нашлись влиятельные союзники при дворе - личный секретарь императрицы Безбородко и др. Прослышав об успешных действиях Суворова, из Петербурга устами военного министра Салтыкова повелели Ферзену, Дерфельдену и Репнину "помогать и всевещно содействовать Суворову". Были достигнуты успехи и на других участках. Получив подкрепление, Кнорринг вновь атаковал и взял Вильну. Дерфельден занял Белосток. Территория восстания неуклонно сокращалась. |
| . |
|
7 октября Суворов выступил к Варшаве, именем императрицы приказав Ферзену и Дерфельдену идти туда же. Вскоре Ферзен присоединился к Суворову, но пошел дальше самостоятельно, несколько левее. У Кобылки произошло столкновение с поляками, отходившими под натиском Дерфельдена, примечательное тем, что Суворов, не дожидаясь пехоты, атаковал конницей через лес, а когда лес оказался слишком густым, чтобы можно было пройти лошадям, спешил всадников и приказал ударить в палаши. Эта необычная атака увенчалась полным успехом. Через несколько часов подошли части Дерфельдена, общая численность "самовольно организованной" армии превысила 30 тысяч человек - 15 тысяч пехоты, 4 тысячи регулярной конницы, 12 тысяч казаков. Оставалось взять последнее препятствие на пути к столице Польши - Прагу.
Прага была бедным еврейским предместьем Варшавы, расположенным на правом берегу Вислы. Костюшко недавно хорошо укрепил ее. Два параллельных вала и два глубоких рва защищали город. На валу стояло 104 орудия, еще 30 пушек могли поддержать оборону фланговым огнем с левого берега Вислы. Подступы прикрывали передовые укрепления и тройной, а местами и шестерной ряд волчьих ям. При умелой обороне это была почти неприступная крепость. Но именно это-то условие и отстутствовало. Преемник Костюшки Вавржецкий оказался бездарным и безвольным командующим. Собранные им для обороны Варшавы войска по численности не уступали армии Суворова, но они пассивно смотрели на осаждавших, ни в чем не препятствуя им. К тому же, накануне штурма Вавржецкий отправил из Варшавы 11 тысяч для предупреждения ожидавшейся переправы русских войск через Вислу. У коменданта Праги Зайончека осталось 20 тысяч, из них 5 тысяч конницы и 2 тысячи косаньеров. В Варшаве царило смятение, борьба партий, более того, борьба самолюбий [1]. 24 октября, через 5 дней после своего появления под Прагой русские войска двинулись на приступ. Он был организован так же, как и под Измаилом. Две правофланговые колонны составили войска Дерфельдена, две центральные - бывший отряд самого Суворова, три левофланговые - полки Ферзена. Четыре находившихся справа колонны начали штурм на полчаса раньше, чтобы отвлечь противника от направления главного удара. Поляки не ожидали штурма, и сразу растерялись. Гарнизон устремился на север, но и здесь из-за отсутствия порядка и дисциплины не мог сдержать наступления. Под огнем, перебираясь по положенным лестницам через вольчьи ямы, атакующие неудержимо взбирались на вал. Защитники Праги сражались храбро, особенно сформированная из ее жителей бригада евреев. Когда солдаты ворвались в город, из многих домов в них полетели камни. Солдаты пришли в ярость и начали грабить и избивать всех, попадавшихся на их пути. Воспоминания о резне, учиненной в Варшаве в начале восстания, разжигало их гнев. Фанагорийский полк по берегу Вислы пробился к мосту, отрезав полякам путь к отступлению. Неудержимый поток солдат устремился на мост, дамоклов меч неизбежного разгрома навис над беззащитной Варшавой. Но в этот момент мост вдруг запылал с восточной стороны. Сообщение было прервано, Варшава спасена от разгрома. Приказ о разрушении моста был отдан самим Суворовым. Видя, что разъяренные солдаты совершенно отбились от рук, что они сейчас ворвутся в Варшаву и там разыграются те же страшные сцены, он и прибегнул к радикальному средству, которое не смогли осуществить растерявшиеся поляки - приказал разрушить часть моста. Лишь 800 человек спаслись из Праги, 8 тысяч, включая Зайончека, погибли в бою, 2 тысячи утонуло в Висле, остальные были взяты в плен. Русские потеряли полторы тысячи. В Праге начался пожар, охвативший значительную часть города. Крики победителей, вопли побежденных, стоны раненых, грохот рушащихся домов, рокот огня - все это сливалось в адский концерт. В Варшаве царил ужас. Огромные толпы молча стояли на берегу Вислы, в бессилии наблюдая гибель своих пражских собратьев. Варшавский магистрат поспешно отправлял делегатов для сдачи города. Никто не помышлял о сопротивлении. Когда на следующий день делегатов привели к Суворову, они были настолько напуганы, что сбились в кучу и не могли произнести ни слова. Поняв состояние поляков, Суворов бросил на землю саблю, поднял ладони вверх и со словами "Покой, покой" пошел им навстречу. Переговоры были непродолжительны. Условия Суворова сводились к сдаче оружия и исправлению моста, по которому русские войска 26 октября вступили в Варшаву. Характерно, что при этом он не взял с собой те полки, которые особенно пострадали в Варшаве. Со своей стороны он обещал неприкосновенность жизни и имущества жителей и воздание почестей королю. Через несколько дней ушедшие на юго-запад остатки польских войск сложили оружие. Восстание закончилось. Екатерина дала Суворову заветное звание фельдмаршала, прислала алмазный бант на шляпу и подарила из захваченных польских земель огромное поместье - Кобринский ключ, с 7 тысячами душ мужского пола. Суворов радовался как ребенок. Когда прибыл фельдмаршальский жезл, он расставил в ряд несколько стульев и стал прыгать через них, приговаривая: "Репнина обошел, Салтыкова обошел, Прозоровского обошел". В то время в России было только два фельдмаршала - доживающий свои годы Румянцев и бывший последний гетман Украины, младший брат фаворита императрицы Елизаветы Петровны Разумовский. Но в бочке меда всегда найдется место ложке дегтя. Последний фаворит Екатерины Платон Зубов, за брата которого Суворов выдал свою дочь Наташу, получил имения с 13 тысячами душ. "Щедро меня в лице Платона Зубова наградили" -горько иронизировал Суворов. Пражский штурм сразу же и повсеместно был признан образцовым. Но теперь стали говорить об огромном количестве жертв, о беспощадном погроме Праги, стали ходить рассказы о Суворове как о мучителе побежденных. Обвинения в жестокости всегда мучили и раздражали Суворова. Он неоднократно оправдывался, указывал на свою мягкое обращение к пленным, как обычно, любил прибегать к стихотворной форме: Великодушный лев врага лишь низвергает, А хищный волк его лежащего терзает. Но главным для него всегда были соображения военной целесообразности. Сплошь и рядом имея дело с численно превосходящим противником, суворовские солдаты были обучены всегда действовать с максимальной энергией и напряжением сил - и в этом заключается причина огромных потерь в рядах противников Суворова [1]. В Польше Суворов находился еще год. Своими поблажками полякам он не раз вызывал недовольство в Петербурге. 24 тысячам пленных приказал выдать паспорта и отпустить, варшавский магистрат не распустил, на требование о взыскании контрибуции доложил, что это невозможно по принчине оскудения страны - а ведь Варшава и польские области отходили к пруссакам и австрийцам, так что чревызвычайное взыскание контрибуции не помешало бы будущему взиманию податей для Петербурга. Конечно, Суворова давно бы отозвали, но его присутствие в Польше представлялось совершенно необходимым - и для того, чтобы держать страну в страхе и повиновении, и для того, чтобы были весомы слова русских дипломатов, обсуждавших с австрийцами и пруссаками судьбу Польши. В 1795 году последовал ее третий раздел. Северо-западная часть собственно Польши с Варшавой досталась пруссакам, юго-восточкая, с Краковым и соляными копями в Величке - австрийцам. Долю России составили Литва, Белоруссия и Правобережная Украина, кроме отошедшей к австрийцам Галиции. Потомок Бирона, вассал Польши герцог Курляндский отрекся от престола в пользу России. Как независимое государство, Польша была стерта с географической карты. Ни одной территории с преобладанием собственно польского населения Россия еще не получила, они достались ей лишь после окончания наполеоновских войн. В конце 1795 года Суворов вернулся в Петербург, где ему была устроена торжественная встреча. Екатерина во всем шла навстречу Суворову. Узнав о нелюбви полководца к зеркалам, императрица приказала везде их завешать. Как-то, принимая в частном порядке Суворова, Екатерина, на правах гостеприимной хозяйки, спросила: "И чем вас угостить, Александр Васильевич? - Прикажи налить рюмку водки, матушка - попросил полководец. - А фрейлины что скажут? - возразила императрица. - Скажут, что пришел солдат!" - отчеканил Суворов. Екатерина засмеялась, собственноручно налила ему рюмку водки, которую фельдмаршал немедленно осушил за здоровье императрицы. Но за внешними любезностями намечалась новая трещина. Тридцать три года сидела на престоле Екатерина, и, кажется, только теперь созрела почва для прочного примирения ее со строптивым фельдмаршалом. Она не может не оценить его услуг, не может не считаться с его популярностью в армии и Европе. Самый могущественный враг полководца давно сошел в могилу. Ничто не препятствует улучшению отношений между императрицей и ее лучшим военачальником. Но тут-то выявляется органическая невозможность этого. Суворов не придворный, он не может попасть в такт екатерининского двора. Когда проходит нужда в его поразительном военном счастье, в его страшном мече, его лучше всего упрятать куда-нибудь подальше в войска. Так было всегда, так случилось и на этот раз. Екатерина собиралась отправить Суворова в Персию, против которой как раз был объявлен поход, но полководец не проявил желания принять это назначение, тем более что все упорнее говорили о приближающейся войне с Францией. Тогда она назначила его командующим одной из трех находившихся на юге страны армий - две другие возглавляли Румянцев и Репнин. Прощание с императрицей было преисполнено взаимных любезностей, но когда оно закончилось, оба вздохнули с облегчением [1]. |
| Назад |
| К оглавлению |
| Далее |
